Глава II. Поход Манаса на Кашгар. Война с Дубуроханом

Увидев это, растерялся народ Дубурохана, а сам он потерял все свое имущество и не находя никакого выхода, отправился к изображению идола Будды.

- Какая судьба нас ожидает? Останемся ли мы в живых после этого нашествия? - спрашивал он.

Но идол, потупив взор и нахмурившись, упорно молчал. У Дубурохана из глаз брызнул слезы, он снял с себя корону и с размаху бросил ее наземь. Дрожа от гнева и страха, он бросился на колени перед идолом и так крепко поклонился ему, что до крови разбил себе лоб.

Народ, узнав об отчаянии Дубурохана, потерял веру в своего правителя и надежду на собственное спасение. Многие выпили яду, многие закололись кинжалами. В городе царило глубокое отчаяние.

Как раз в это время Бакай, Урбю и Джамгырчи с отрядами войск вошли в город и пробились ко дворцу хана. Народ, отчаявшись в своем хане, сам открыл большие ворота дворца. Бакай саблей срубил голову Дубурохана, а трехсоттысячное население города покорилось Манасу без сопротивления.

Жену Дубурохана взял себе Акчабатыр, один из приближенных Манаса, а казну его захватили и поделили между собой остальные батыры. Велика оказалась добыча.

               Блестящее золото было нагружено,
               На семь тысяч крепких верблюдов,
               На верблюдов с медными буйла в носу,
               Затянутых шелковыми арканами.
               Слитков серебра тут было больше, чем простых камней.
               Они отягчили спины пятнадцати тысяч верблюдов.
               Было там восемь тысяч пленных рабынь,
               Гибкостью станов подобных шелковым лентам.
               Блеском глаз сходных с молодыми архарами,
               С волосами, как благоухающий сад.
               Их талии были тонки, как ножны кинжалов,
               Казалось, их станы нарочно вытачивал мастер-искусник.
               Их длинные волосы, иссиня - черные, напоминали воронье крыло.
               Все они едва-ли достигли пятнадцати лет.
               Их брови были как будто выписаны калимом,
               Изогнуты, как луки, черны, как чернила.
               Были нежны их головки, подобно пуговицам из Камбара, Подобно яблокам.
               Их зубы сверкали, как ряд жемчугов.
               Отделанных самыми искусными мастерами Чина.
               Были тела их белее хлопка.
               Ярче пламени румянец их щек,
               Слаще меда их разговор,
               Приятно было держать их в своих объятиях.